Тоска по домашнему очагу: Мандельштам, архитектура и русский язык

Le poète Ossip Mandelstam a été habité toute sa vie par un sentiment d’exil et de déracinement dont les causes sont diverses (« chaos judaïque » de son enfance, déménagements incessants, expérience de catastrophes historiques, etc.) : son ralliement au mouvement acméiste peut se comprendre comme une tentative de lutter contre ce sentiment au niveau de l’imaginaire. Le programme acméiste, contrairement au mouvement symboliste qui déprécie les choses d’ici bas au profit d’une réalité transcendante, peut en effet se définir comme une tentative de rendre au monde une certaine matérialité et hospitalité. Dans ce contexte, Mandelstam privilégie le motif architectural, qui lui fournit de nombreuses images de l’abri, du logement et de la protection, tout particulièrement dans son recueil intitulé Pierre. Néanmoins, si les images architecturales convoquées par Mandelstam apaisent momentanément sa soif d’un foyer, elles ne sont pas suffisantes : le poète invoque encore le pouvoir et le statut ontologique particuliers de la langue russe, seule langue capable selon lui de retrouver l’âme des choses et de faire que le poète se sente chez soi dans le monde.

Осипа Мандельштама по различным причинам («хаос иудейский» его детства, непрерывные переезды, опыты катастрофы, и т.д.) с детства терзало ощущение изгнания и неукорененности. Присоединение поэта к движению акмеизма может быть таким образом понято как попытка борьбы против этого ощущения на уровне воображения. Программу акмеизма, в отличии от движения символизма, который обесценивает земной мир в пользу трансцендентной реальности, можно охарактеризовать как усилие придать миру определенной вещественности и гостеприимства. В этом контексте Мандельштам отдает преимущество мотиву архитектуры, благодаря которому ему удается создать множество образов приюта, жилища, защищенности (в особенности в сборнике «Камень»). Тем не менее, если архитектурные образы, создаваемые Мандельштамом, и временно успокаивают его тоску по домашнему очагу, они все-же не являются определяющими: поэт подчеркивает также силу и онтологический статус самого русского языка, который, по его мнению, является единственным языком, способным нащупать душу вещей, а также достигнуть того, чтобы поэт смог почувствовать себя в этом мире как у себя дома…